Метаморфозы: тень - Страница 51

— Слышишь меня, Высший?

Нет ответа. Только глухая угроза, давящее чувство чужого голода и гнетущая, заставляющая горбиться и вжимать голову в плечи, тоска. Голод и тоска, разлитые в граненый стакан старой кладовой, — не самый привычный коктейль на моей памяти. Выворачивающий нутро коктейль, если честно.

— Ты еще живой, или все, коньки успел отбросить?

Нет ответа. Слышит ли он меня вообще? Или я разговариваю не с призрачной тенью, а с простой каменной стеной?

— Эй? Уважаемый, я тебе вот магика привел, как договаривались. Сейчас хоронить тебя начнет. А там смотри, может, и я чем помогу…

Глухая ненависть вскипела бурунами на острых рифах, захлестнула разделявшее нас пространство и ударила наотмашь обрывками синих нитей. Я ушел из-под удара, сбросив редкий поток чужой силы в сторону застывшего за моей спиной заклинателя из Куарана. В конце концов, он сам меня учил, так что не возникло ни малейшего чувства стыда. Он сильнее меня, что ему потуги безнадежно уставшего призрака?

— Виллар, не дури. Мы помочь тебе пришли, ты же сам про… — закончить фразу я не успел, ощущение чужого, даже чуждого прикосновения заставило заткнуться и отскочить в сторону, заполошно стягивая к себе остатки энергии в комнате. Последние крошки дармовой силы. Если их не хватит, остальное придется брать у себя.

Неожиданно показалось, что придется бороться за каждую каплю Тахо, удерживать чужое давление без особых шансов на то, что призрак принца остановится. Он не хотел помощи. Он хотел только смерти. И он не помнил меня. Казалось бы, интуитивный вывод, ничем не подкрепленная убежденность, но хорошо объяснявшая происходящее.

Второй удар талли — удар пустотой, удар ненавистью и собственным отчаянием я даже не стал отводить. И смеяться не стал — только выдохнул облегченно. Я был готов его встретить, сейчас я был сильнее и умел больше, чем при нашей предыдущей встрече. И раны мои худо-бедно затянулись. И кровь, источник дармовой силы для жадных призраков, не капала тонкой струйкой на грязный пол. Я был готов не только защищаться, но и ударить в ответ.

Капля силы в слежалом пухе развороченного, выпотрошенного матраца. Несколько капель в холодных, чуть проступающих на фоне комнаты углах стен. В деревянном каркасе кроватного ложа. В обрывках старой, рассохшейся книги на полу. А остальное — в призрачной фигуре, прижавшейся к стене напротив. Я выжал стража досуха, до основания, до дна, до протяжного, замогильного стона. Мне незачем оказалось бить. И не в кого.

— В прошлый раз, в этом же доме я столкнулся с принцем, яростным и не желающим уступать, с Алифи, танцующим свой последний танец. Сегодня я вижу только тень. Слышишь, тень, куда ты подевала своего принца?

И только тишина в ответ…

…

— Почему я не слышу его песни смерти?

— Это невозможно, — Бравин медленно пошел по кругу, обходя тень воина-стража, в последний раз умирающего на холодном полу. В ней еще смутно угадывалась фигура Алифи, но тень уже распадалась клочьями, растворялась под натиском небытия. — Талли — это и есть песня смерти, только облеченная в подобие формы и наделенная подобием жизни. Талли могут стать только те Алифи, кто недовоевал, недожил, недоубивал, песня смерти которых не спешит развеяться в пространстве. Нужен только сильный заклинатель, способный превратить ее в нечто, почти живое. Хотя… Тебе ли не знать…

Он отвернулся ко мне спиной, что-то доставая из глубоких карманов своего тяжелого плаща.

— Почему я должен знать? — мне эта оговорка не показалась важной, но тишина тяготила и заставляла ежиться.

— Ты? — Бравин повернулся ко мне. В темноте его лицо почти не было заметно. Тусклый, слабо различимый взгляд. Внимательный? Или насмешливый? — Ты ведь тоже, в некотором смысле, песня смерти.

— Не понял, — честно признался я.

— Ладно, Мор, потом, если будет еще интересно, объясню, а сейчас надо работать. Виллару Огненной Вспышке давно пора присоединиться к своей семье и своему сгинувшему в веках городу, — и добавил. — Ничто не должно быть вечным, даже ненависть. Особенно — ненависть.

…

Город погружался во Тьму, словно усталый ишак, заблудившийся в зыбучих песках — медленно, но неумолимо. Гасли огни, спадали красным платком зарева близких пожаров, утихали шум битвы и вопли раненых. Битва не закончилась — не было ей ни конца, ни края, она просто замерла до утра, до первых лучей солнечного света. Воинам надо было набраться сил для боя и потратить время Ночи для мести и запретных развлечений. И впервые за много лет Мер То дал согласие на первое и присоединился ко второму. Этот город забрал у него слишком многих стоящих воинов, чтобы вождь клана Заката согласился просто и хладнокровно убивать защитников.

Три десятка шагов городской стены за спиной заканчивались глубоким провалом, результатом взрыва пороховых бочек в подземелье — всего запаса, что он смог накопить и, вопреки логике и здравому смыслу, сохранить в тяжелом походе. Вождь оставлял порох до последнего, но потратил легко, не утруждая себя сомнениями. Порох — ничто, не будет его — найдутся другие пути к победе.

Два десятка шагов вперед приводили к завалу, одному из многих на этой узкой и кое-где совершенно неприступной стене. Завалы вместо низких башен, баррикады на месте развилок, где крепостные стены разветвлялись и уходили внутрь городских кварталов, нарезая единое пространство белого города на узкие ломти пережаренной лепешки. И каждый такой кусок — отдельная преграда, ловушка или место для бойни, отдельная возможность обломать зубы о неприступные камни. Проклятый город, в котором даже победа в любой момент все еще может обернуться поражением — сам демон удачи сторонился этого места.